Проблемы занятости относятся к числу наиболее острых социальных проблем в современной России. Острота их обусловлена, на наш взгляд, не столько масштабами безработицы, сколько тем негативным социально-психологическим воздействием, которое она оказывает на человека. Особенно если этот человек сформировался как личность в стабильном обществе, гарантирующем право на труд.
Анализ безработицы в России
применительно к различным группам населения приобрел исключительную актуальность
во второй половине 90-х годов прошлого столетия. Интерес к нему отражал реальную
социальную ситуацию перехода к квазирыночным отношениям в экономике, который
сопровождался массовым сокращением производства и высвобождением значительной
доли работников. Тема безработицы была настолько же нова, насколько и актуальна,
поэтому первоначальный интерес к ней стимулировался и стремлением разработать и
предложить инновационные технологические решения. При этом имели место довольно
оптимистические ожидания в отношении результативности этих технологий. Период
до конца 90-х годов в исследовании проблемы, на наш взгляд, может быть (хотя и
довольно условно) определен как своего рода «романтический» этап, одной из
характерных черт которого было довольно упрощенное понимание нового для России
феномена массовой безработицы и незанятости.
Однако он фактически завершился по
мере того, как ситуация стабилизировалась, незанятость стала типичным явлением
социального бытия, нашедшим свое отражение в продуктах массового сознания и
культуры. К тому же практически исчезли иллюзии относительно перспективы быстрых
и эффективных технологических решений проблемы.
Изменение ситуации означает и
изменение приоритетов в ее исследовании, которые сегодня связаны с большим
реализмом в оценке реальных тенденций, с анализом комплекса частных вопросов, к
числу которых относятся различные аспекты сознания и поведения отдельных групп
незанятого населения, особенности их жизненных стратегий. К числу таких групп,
несомненно, относятся женщины, для которых ситуация незанятости в экономике в
обозримый исторический период была характерна больше, чем для мужчин. В
значительной мере гендерная асимметрия в данном отношении сохраняется и
сегодня. Но в последние годы в России незанятость женщин является в абсолютном
большинстве случаев не следствием их сознательного отказа от проявлений
экономической активности в интересах семьи и специфического, ориентированного
на развлечения или удовольствия стиля жизни, но насильственного исключения из
сферы общественного производства.
Понятие «незанятость» по отношению
к женщинам (да и не только к ним) все чаще отождествляется с понятием
«безработица», хотя, безусловно, такое отождествление неправомерно. И вполне
обоснованно С. В. Катаева указывает, что, «анализируя социальное положение
«неработающих» женщин, необходимо выделять среди них вынужденно незанятых –
собственно безработных – и
добровольно выбравших в качестве основной сферы самореализации семью, домашнее
хозяйство – собственно домохозяек»[1].
Правда, понятие «домохозяйка», на
наш взгляд недостаточно адекватно отражает статус незанятых женщин, хотя бы
потому, что часть из них предпочитает не заниматься домашним хозяйством. В
основе стиля жизни представительниц данной группы – это комфортный досуг,
исключающий возможность создания семьи или превращающий ее в чистую фикцию.
Однако указанное отождествление при всей его некорректности вполне понятно в силу массового характера женской безработицы, которая позволяет утверждать, что именно у данного явления мы сегодня наблюдаем довольно типичное «женское лицо». В частности, в Белгородской области среднеобластной показатель доли женщин в составе безработных составлял в 2002 г. 72,6%. В восьми из 22 районов доля женщин в составе безработных превышала этот показатель[2]. Правда, начиная с 2001 г., доля женщин среди всех безработных снижается в процентном отношении. В 2001 г. они составляли 61,2%; в 2002 – 49,9%; в 2003 – 45%. Однако такое снижение фиксируется только по данным выборочных исследований занятости населения. Данные Департамента федеральной государственной службы занятости населения по Белгородской области по-прежнему отмечают высокую долю женщин среди безработных: 2001 год – 76,1%; 2002 – 68,7%; 2003 – 78,5%[3]. Причины этих расхождений нуждаются в специальном анализе.
Специалисты Департамента федеральной государственной службы занятости по Белгородской области вполне обоснованно утверждают: «Несмотря на законодательную защиту прав женщин на рынке труда, в действительности их положение по сравнению с положением мужчин менее устойчиво, а возможности более ограничены»[4].
Примечательно, что самый высокий
процент безработных женщин приходится на возраст 20 – 24 года, который
характеризуется повышенными ожиданиями, ориентацией на личный жизненный успех.
Высокий уровень женской
безработицы фиксируется на фоне стремления значительного числа женщин реализовать
себя в экономике, сделать карьеру, добиться успеха, который все чаще
связывается с продвижением по службе, властью и богатством. Показательны в этой
связи результаты исследования жизненных проблем сельских женщин Белгородской
области С. В. Игруновой, в ходе которого выяснилось, что даже среди селянок 41,5%
респондентов хотели бы сделать профессиональную карьеру, а 22,6% стремятся в
своей жизни к богатству[5].
На первый взгляд, эти показатели относительно невелики, но нельзя забывать, что
речь идет именно о сельских женщинах, для большинства из которых на первом
месте в системе ценностей и жизненных смыслов всегда стояли семья и семейное
счастье. А общественный труд они рассматривали, скорее, не как способ сделать
карьеру (да и о какой карьере на селе можно было мечтать большинству
крестьянок), но как своеобразное «дарение» окружающим.
Идея жизни российской (чаще всего
русской, православной) женщины довольно глубоко разработана А. С. Панариным.
Дарение, полагал А. С. Панарин, выражалось в бесплатном домашнем труде.
«Главное состоит в том, – писал автор, – что женский дар обществу относится к
наиболее высокочтимой сфере производства социального и человеческого капитала.
В этом деликатном виде производства основной категорией является качество,
причем крайне трудно эксплицируемой»[6].
Вместе с тем философ полагал, что сегодня происходит массовый отказ женщин от
ролевого поведения, основанного на идее дарения. Эту ломку стереотипов
поведения он определяет как социальное дезертирство и утверждает: «Стихийное
дезертирство в наши дни стало перерастать в классовую борьбу феминизма с
патриархальной эксплуатацией – борьбу, породившую своих пламенных идеологов,
трибунов, фанатично-непримиримых тираноборцев»[7].
По нашему мнению, дарение женщин в
России не ограничивалось только сферой домашнего труда, но охватывало и
значительную область общественного производства, затраты в которой в полной
мере не компенсировались доходами. Но примечательно, что длительное время
женщины воспринимали данную ситуацию как естественную, не протестуя против нее.
По меньшей мере, в массовом порядке.
Сегодня положение не просто
меняется, но меняется радикальным образом. И эти изменения в значительной
степени отражают общую эволюцию культурно-цивилизационных оснований российского
социума. Под влиянием вестернизации, резко стимулирующейся процессом
глобализации мирового развития, на смену традиционным базисным ценностям и
жизненным смыслам приходят ценности и смыслы западной цивилизации. Положенная в
основу последних идея рационализма, несомненно, подрывает сам принцип дарения.
Но проблема, в действительности, оказывается еще более сложной, чем, возможно,
представляется в первом приближении.
Вторжение вестернизированной
культуры и образа жизни, основанных на западных индустриальных моделях
развития, как правило, происходит в деформированных формах и сопровождается
обострением многочисленных проблем и социальных конфликтов. Например, очевидно,
что утверждение рыночных отношений должно стимулировать экономическую
активность женщин. Но в российских условиях заработок женщины нередко
становится единственным источником существования семьи. А это не способствует
гармонизации не только семейных, но и гендерных отношений в целом[8].
Особую остроту проблемы статусного
самоопределения приобретают в условиях российской провинции, где столкновение
традиционных для России цивилизационных отношений и норм с новой реальностью
приобретает особенно кризисные черты. Они максимально рельефно проявляются в
сознании и поведении тех групп населения, которые захвачены процессами
маргинализации и фактически вытеснены на обочину социума.
К числу таковых относится
значительная часть незанятых женщин. Прежде всего, те из них, кто оказались
безработными вопреки своему желанию, в силу объективных обстоятельств. Кроме
того, к данной группе следует отнести незанятых женщин, не имеющих по тем или
иным причинам статуса безработных. Наконец, женщин, находящихся в так
называемой «критической зоне», в которую входят кроме безработных неработающие,
не имеющие статуса безработных, с душевым доходом в семье ниже прожиточного
минимума; работающие в режиме неполной занятости, не имеющие дополнительного
заработка с аналогичным душевым доходом[9].
Анализ особенностей сознания и поведения этих женщин представляется исключительно актуальным. Но, подчеркнем еще раз, он крайне важен применительно к условиям российской провинции. Именно поэтому проведенное нами исследование «Жизненные проблемы незанятых женщин в условиях малого города»[10] в качестве одной из задач предусматривало изучение специфики сознания и поведения незанятых женщин.
Среди опрошенных женщин 58.7%
оставались безработными менее одного года; 21,9% – от одного до трех лет; 10,5%
– от трех до пяти лет; 60,2% прежде имели постоянную работу. При этом 23% среди
респондентов уволились с работы по собственному желанию; 22,2% были уволены по
сокращению штатов; 13% ушли в декретный отпуск.
Исследование выявило высокую
степень неудовлетворенности респондентов состоянием своей незанятости. Она
характерна для 62,6% жительниц малых городов России. В той или иной мере
удовлетворены отсутствием работы только 11,9% женщин. Примечательно, что
женщины разных возрастов практически в равной мере не удовлетворены ситуацией
незанятости. При этом 83,4% участниц исследования однозначно заявили, что они
хотели бы иметь постоянную работу, 6,1% ответили на данный вопрос «скорее да,
чем нет».
Таким образом, можно с высокой
степенью уверенности утверждать, что большая часть незанятых женщин в малых
городах России ощущает дискомфорт в связи с отсутствием постоянной работы и испытывает
потребность в ее обретении. Данную установку всего естественнее было бы связать
с материальными трудностями, которые испытывают незанятые женщины. И, на первый
взгляд, это, действительно, так. В ходе исследования 77.3% респондентов
ответили, например, что в их семье не хватает доходов на жизнь. Однако нам
представляется, что недостаточно корректным является объяснение установки на
постоянную работу одним лишь стремлением компенсировать материальные трудности,
решить экономические проблемы.
Безусловно, большинство женщин хотели бы получить хорошо оплачиваемую работу. Высокую заработную плату указали в качестве важнейшего требования к работе трое из четырех респондентов. Но каждую третью женщину привлекает удобный режим работы, а 30% – соответствие работы квалификации.
Для женщин в возрасте 20 – 24 года
существенное значение имеет наличие возможностей профессионального роста.
Мы полагаем, что полученное
распределение ответов довольно адекватно отражает особенности женского
мировосприятия и мироощущения. В малых городах российской провинции женщины в
массе своей сохраняют традиционную ориентацию на благосостояние семьи, на
обеспечение благополучия детей. Не случайно 60,1% респондентов заявили, что для
них главное в жизни – семейное счастье. Ради этих целей они готовы трудиться и
зарабатывать, поскольку мужчины чаще всего не могут обеспечить хотя бы
минимальную материальную основу семейного благополучия. Более того, среди
незанятых женщин лишь 56,2% замужем, что значительно осложняет их положение. Полученные
данные в значительной мере подтверждают общую тревожную тенденцию, в
соответствии с которой более 87% всех безработных женщин в России –
единственные кормильцы семьи[11].
В данной ситуации необходимый для
относительно благополучного существования материальный достаток могло бы
гарантировать государство. Но, к сожалению, в последние годы оно не справлялось
с решением данной задачи. Следовательно, женщина сама должна искать источники
для обеспечения своего благосостояния и благосостояния близких. Она и пытается
сделать это в силу тех возможностей, которые предоставляет ситуация. И это
стремление трудиться в определенном смысле может рассматриваться как
современная форма социального дарения. Но, естественно, что такая оценка имеет
свои границы, поскольку для части женщин работа – средство собственного самоутверждения,
обеспечения собственной карьеры, успеха.
По нашему мнению, доля женщин,
ориентированных на дарение, в малых городах России преобладает. Не случайно,
что вторым по значению требованием к работе является удобный режим работы. Как
правило, это связано с необходимостью уделять больше внимания семье, детям.
Но в последние годы растет доля
тех, для кого индивидуальные интересы становятся важнее, кто рассчитывает,
прежде всего, на личный жизненный успех. Не случайно, по данным нашего
исследования, 47,9% незанятых женщин в малых российских городах безоговорочно
хотели бы сделать профессиональную карьеру. Еще 13,9% нацелены на нее с
некоторыми оговорками. Таким образом, сегодня можно утверждать, что среди
представительниц рассматриваемой категории женщин с карьерными установками
большинство. А среди незанятых женщин в возрасте от 20 до 24 лет безусловную
ориентацию на карьеру демонстрируют 68,4%.
Частично это может рассматриваться
как своеобразная реакция на нынешнее далеко не благополучное положение. Желание
сделать карьеру в данной связи означает желание вырваться из порочного круга
материальных и духовных проблем, обусловленных ситуацией незанятости. Но
следует настоятельно подчеркнуть, что материальные трудности, хотя и
составляют, по мнению более чем 60% респондентов, главные негативные издержки
ситуации незанятости не являются единственными. Для 38% отсутствие работы означает
отсутствие возможности реализовать себя; для 24,1% – потерю квалификации; для
22,2% – минимальные возможности для общения с людьми. Следовательно, вряд ли
будет ошибкой считать, что проблема занятости рассматривается женщинами в более
широком контексте, чем проблема обретения материального благополучия, хотя,
несомненно, материальный аспект представляется им наиболее значимым.
Показательно в данной связи, что
на вопрос: «Что для Вас, прежде всего, означает постоянная работа?» большинство
женщин отвечает: появление жизненной перспективы. Появление такой перспективы в
связи с обретением постоянной работы для незанятых женщин не менее важно, чем
решение материальных проблем. И это, на наш взгляд, является весьма весомым
аргументом в пользу утверждения, что современные женщины, даже попадая в
критическую ситуацию, не оставляют надежды на социальную перспективу.
Нам представляется, что в понятии
жизненной перспективы объединяются две важных составляющих. Во-первых,
самореализация женщины, рассматриваемая через призму семейного счастья,
обязательным элементом которого является материальное благополучие. Само по
себе оно с необходимостью не гарантирует ощущения счастья. Но отсутствие
материального благополучия в обязательном порядке лишает женщину этого
ощущения. Во-вторых, наличие возможности сделать профессиональную карьеру.
Ясно выраженное стремление
незанятых женщин получить постоянную работу мотивируется двумя главными
факторами: намерением обрести семейное счастье, представление о котором тесно
связано с материальным благополучием, и увеличением возможностей для профессиональной
карьеры. Эти установки крайне противоречивы, поскольку в современных условиях
очень трудно органически совместить две жизненных стратегии: «семейную», предполагающую
приоритетную заботу о семье, ее укреплении и благополучии, и «профессиональную»,
связанную с карьерой, успешность которой предполагает максимальную самоотдачу.
Очевидно, что значительная часть
незанятых женщин более или менее адекватно представляет возникающие здесь
трудности. Однако, судя по всему, представители этой категории намереваются
преодолеть их за счет своеобразного «секвестирования» содержания каждой из
жизненных стратегий.
В первую очередь это касается
семьи и семейных отношений. Основной проблемой здесь является вопрос о
количестве детей, поскольку именно забота о них отнимает значительную часть сил
и времени женщин. Проведенное нами исследование показало, что абсолютно большая
часть респондентов ориентируется на одно- и двухдетную семью, которая может
обеспечить в лучшем случае лишь простое воспроизводство населения. Только 10,8%
участниц исследования полагают, что в семье должно быть три ребенка; 1,1% – больше
трех.
Несмотря на то, что 54,6%
опрошенных женщин ориентированы на семью с двумя детьми, в реальной жизни всего
лишь 28,3% имеют их. При этом только 7,8% незанятых женщин предполагают рожать
детей в будущем. Остальные связывают меньшее количество детей в своих семьях с
различными обстоятельствами – главным образом с материальными трудностями.
Разумеется, материальные проблемы
представляют собой значимый фактор, препятствующий формированию многодетной
семьи. Но, представляя все трудности, связанные с рождением и воспитанием
ребенка, нельзя не заметить, что ссылки на них объективно подтверждают смену
стереотипов сознания и поведения. Дарение, традиционно выражающееся в создании
многодетной семьи в большинстве случае в ущерб собственному благополучию, фактически
отрицается. На его место приходит прагматический расчет.
Незанятые женщины все чаще
перекладывают часть забот о воспитании детей на своих мужей. В частности, в ходе
опроса 36% респондентов заявили, что преимущественно они занимаются воспитанием
детей, 23,5% делают это совместно с мужем. Безусловно, участие мужа в
воспитательном процессе – позитивный фактор, но в то же время он характеризует
процесс более или менее последовательного отказа женщины от монополизации
функции воспитания, которая очень часто была характерна для провинциальной
среды. Особенно в тех семьях, где женщина не работала, а муж являлся
«кормильцем» семьи.
Частично сокращая свои семейные
функции, незанятые женщины все чаще высказывают неудовлетворенность своим
досугом. В ходе нашего исследования об этом в различной мере утвердительно
заявили более 37% респондентов. Правда, доля тех, кто в той или иной степени
удовлетворен, остается высокой и составляет 50,7%. Но это лишь половина
опрошенных женщин.
Одновременно исследование
позволяет зафиксировать отчетливо выраженную установку незанятых женщин на
повышение своего образовательного уровня. 52,6% участниц опроса хотели бы
продолжать учиться. Весьма любопытна мотивация к продолжению образования.
Главный мотив вполне понятен и очевиден – получение хорошей работы. Но
существенно, что вторым по значению является мотив общего развития.
Следовательно, значительная часть незанятых женщин не удовлетворена не только
своим социальным статусом, но и диспозицией собственной личности, она ощущает
свою «несамодостаточность». Вероятно, это также является следствием высоких
притязаний, которые не могут быть удовлетворены только в семье, но требуют
профессиональной самореализации и общественного признания.
Неудовлетворенность возможностями,
предоставляемыми семейными отношениями, проявляется и в том, что треть
опрошенных женщин указали: им недостает общения. Ощущение дефицита общения
частично вызвано ситуацией незанятости, которая неизбежно сокращает референтное
окружение женщины, нередко до узкого круга родственников и ближайших знакомых,
отношения с которыми складываются далеко не всегда гармонично. Но, по нашему
мнению, такое ощущение имеет и более глубокие предпосылки, которые связаны с
отмеченным выше изменением ценностных ориентаций и установок.
Осуществляя свою жизненную стратегию,
незанятые женщины, с одной стороны, стремятся хотя бы частично облегчить
выполнение некоторых семейных функций, минимизировать затраты сил на них. С
другой стороны, они все чаще ориентируются «вовне», на несемейное окружение и
профессиональную деятельность. В результате их «семейная» стратегия предстает в
новом виде, она строится на основе прагматичного расчета, установки на наименьшую
затрату сил.
Прагматический подход проявляется
и в отношении «профессиональной» стратегии. Ориентация незанятых женщин на
профессиональный успех, отмеченная нами выше, ограничена материальными
соображениями. Это подтверждается уже тем, что главным условием подходящей
работы женщины считают хорошую зарплату. В ходе опроса работников служб
занятости данное утверждение получило дополнительные аргументы в свою
поддержку. В частности, 84,5% из числа специалистов полагают, что стремление
женщин получить постоянную работу обусловлено потребностью в материальном
благополучии. И лишь 14,1% участников опроса из числа представителей данной
группы полагают, что речь идет о намерении сделать карьеру.
В данной связи представляет
интерес мнение экспертов относительно преобладающих жизненных стратегий
незанятых женщин. Две третьи из них убеждены, что именно стратегия благополучия
является преобладающей и проявляется всегда. Половина уверена, что жизнь
незанятых женщин в полной мере определяется стратегией успеха. И лишь меньшинство
подчеркивает постоянное присутствие стратегии самореализации, доминирующими
установками которой являются гармоничная жизнь и самосовершенствование. При
этом большинство экспертов отмечает, что в своей жизнедеятельности незанятые
женщины все чаще руководствуются рациональным выбором. В меньшей степени –
эмоциями, интуицией и традициями.
По нашему мнению, отмеченная
экспертами тенденция имеет место. Однако масштабы ее не следует преувеличивать.
Итак, в своих жизненных планах
современные незанятые женщины в малых российских городах становятся все более
рационально ориентированными. Рационализм и прагматизм, очевидно, в какой-то
мере помогает им не только выстраивать отношения с окружением, но и решать
наиболее сложные жизненные проблемы.
Женщины, не имеющие работы, все
чаще стремятся планировать свою жизнь. По данным нашего исследования, 33,2%
респондентов делают постоянно; 16,9% ответили: «скорее да, чем нет». Очевидным
является свершающийся на наших глазах медленный и постепенный переход от
преимущественно интуитивно-эмоционального и созерцательного отношения к
действительности к рационально-преобразующему, активистскому, свойственному
более не отечественной, но западной культурно-исторической традиции. И в этом
смысле можно утверждать, что процесс вестернизации, как бы мы ни оценивали его
социокультурные последствия, довольно результативен.
Однако данный процесс проявляется
в сознании и поведении незанятых женщин крайне противоречиво и неравномерно. Не
случайно доля тех из них, кто занимается планированием своей жизни, не
превышает половины среди участниц исследования. Более того, существенно, что
планирование, как правило, основывается на обобщении личного опыта и интуиции.
Лишь немногие женщины склонны анализировать ситуацию, используя при этом знания,
полученные из специальной литературы. По данным опроса, таковых оказалось менее
17%. Но очевидно, что планы, сформированные на такой основе, имеют весьма
ограниченные шансы на успех, что фактически и подтвердили участницы
исследования. Лишь 4,2% среди них заявили, что им удалось в полном объеме реализовать
свои жизненные планы; 31% осуществили их частично. В то же время 51,1%
респондентов однозначно ответили на данный вопрос: «Нет!»
Непоследовательность процесса
утверждения рационалистического отношения к миру проявляется в сознании женщин
и в том, что они склонны недооценивать значение индивидуального начала в
самоорганизации жизни и – напротив – преувеличивать роль внешних обстоятельств.
Показательно в данной связи возложение вины за собственную неблагоприятную
жизненную ситуацию на обстоятельства. Именно этим объясняют крах своих
жизненных планов 28% женщин. И лишь 19.7% винят самих себя.
Разумеется, далеко не всегда в
жизненных неудачах виноват сам человек. Но отсутствие попыток саморефлексии,
критической оценки собственных поступков и действий заранее разоружает женщину
перед многочисленными социальными опасностями и угрозами, делает ее
неконкурентоспособной.
Таким образом, большая часть
опрошенных нами незанятых женщин в малых городах России пытается в своей жизни
совместить две стратегии – «семейную», предполагающую самореализацию в семье,
во взаимоотношениях с близкими и родственниками, и «профессиональную»,
нацеленную карьеру. Подобный синтез представляется весьма сложным и в конечном
итоге предполагает неполноту реализации в каждой из рассматриваемых сфер.
[1] Катаева С. В. Положение женщины в стратификационной
структуре современного российского общества: Дис. … канд. социол. наук. Самара,
1999. С. 82.
[2] Положение женщины на рынке труда Белгородской
области. Белгород, 2002. С. 2.
[3] Белгородская область в цифрах в 2003 г. Белгород,
2004. С. 48.
[4] Там же. С. 3.
[5] Бабинцев В. П., Игрунова С. В. Диагностика качества
жизни сельских женщин // Технологии качества жизни. 2003. №3 – 4. С. 23 – 24.
[6] Панарин А. С. Православная цивилизация в глобальном
мире. М., 2002. С. 89.
[7] Там же. С. 89.
[8] См.: Клоссен И. А. Социально-психологические факторы
жизни как источник внутреннего стресса человека в переходные периоды развития
общества // В. М. Бехтерев и современная психология. Казань, 1995.
[9] Завьялова Е.К. Социально-психологическая адаптация
женщин в современных условиях (профессионально-личностный аспект). Дис. …
доктора психол. наук. СПб., 1998. С. 53.
[10] Исследование проводилось в трех регионах Российской
Федерации (Белгородской, Липецкой и Воронежской областях). Выборочная
совокупность составила 1120 респондентов.
[11] Завьялова Е. К. Социально-психологическая адаптация
женщин в современных условиях (профессионально-личностный аспект). С. 61.